История российской географической науки
— Елизавета Кулаженкова
С момента своего возникновения и примерно до XIX в. география оставалась единой наукой, главной задачей которой оставалось описание новых территорий. Поэтому первыми людьми, которых стали причислять к географам, часто становились военные, придворные посланники или просто верноподданные российского престола, отправленные с дипломатической, военной или религиозной миссией к новым территориям. Чаще всего их имена в знак признания и благодарности были присвоены новым открытым территориям или географическим объектам и благодаря упорству, а иногда и авантюризму посланников России, мировая карта получила Берингов пролив, город Хабаровск, горы Тянь-Шань и многое другое.
Становление же географии как самостоятельной науки в России произошло к началу XIX, и уже к его середине российская география представляла собой сложный комплекс географических наук. Поскольку к середине XIX в. классическая политическая экономия открыла законы функционирования рыночной экономики, уже к концу XIX века география разделилась на две части — физическую и экономическую. Подобное деление стало итогом всего предшествующего этапа развития. Российская экономическая география возникла в начале XIX века в русле общего процесса формирования общественных наук в результате внутреннего разделения камеральной статистики или описательного государствоведения.
В середине XIX века один из главных методологом географии Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский понимал географию, в узком значении этого термина, как науку, изучающую преимущественно поверхность земного шара, а под географией, в широком смысле этого слова, он подразумевал систему из четырех самостоятельных наук — математической географии, физической географии, этнографии и статистики.
Надо отметить, что этнография длительное время развивалась на стыке географии и истории, являясь традиционной частью страноведческих работ, а под статистикой тогда понимали не только конкретную экономику, но и экономическую географию, поскольку сам термин «экономическая география» получил распространение лишь в конце XIX века.
В конце XIX в. — в самом начале XX в. наиболее представительным было так называемое «отраслево-статистическое» направление экономической географии, которое эту науку рассматривало как «конкретную политическую экономию», то есть, как составную часть науки о народном хозяйстве. Следовательно, эта наука сложилась за пределами географии в системе экономических наук и была ориентирована на изучение состояния отдельных отраслей хозяйственной жизни.
Быстрое развитие экономики страны в конце XIX в. — начале XX в. естественно не могло оставить без изменений и развитие российского страноведения, которое развивалось не менее быстрыми темпами. При любом изменении власти в стране было понятно, что многое из накопленных знаний в географической науки, теперь принадлежало не только территории России, но и всему миру.
И все-таки, надо сказать, что к началу XX в. география сложилась в виде двух основных направлений, существующих и до сих пор — физической и социально-экономической. Если физическая география, как и исследовала процессы формирования и развития территориальных природных систем разных типов и иерархических рангов, то социально-экономическая география изучала территориальные экономические и социальные системы.
Сегодня в рамках уже сложившейся классификации наук физическая география относится к естествознанию, а социально-экономическая география — к обществоведению. Следовательно, по самой своей сути география призвана, имеющимися в ее распоряжении методами, исследовать на уровне разных территориальных систем проблемы взаимоотношения общества и природы.
Но вернемся к России начала ХХ века. Революция 1917 года внесла изменения не только в политический курс страны, и как следствие представления о географии, но и принесла с собой новые имена, которым суждено было стать основателями «новой» географии. Особенно это отразилось на той части географии, которая по определению было более политизирована. Ею оказалась экономическая география. В отличие от аполитичной физической географии, здесь после смены политических систем наступила принципиально иная ситуация. Формирование плановой государственной экономики большевиков поставило перед всеми общественными науками прикладные задачи коренного преобразования страны.
Работа над формированием «нового» человека и «новой» страны привела к появлению новой советской экономической географии, сформированной в процессе разработки планов ГОЭЛРО (план электрификации всей страны) и экономического районирования страны.
Уже с конца 20-х годов под руководством ученого-географа Николая Баранского формируется советская «районная школа» экономической географии, в рамках которой основным направлением географических исследований провозглашается исследование экономических районов как территориально-хозяйственных комплексов. Сама экономическая география становится частью системы географических наук.
С этих самых пор советская конструктивная экономическая география была призвана решать практические вопросы территориальной организации хозяйства и расселения и развивалась в тесной связи с политэкономией социализма, территориальным планированием и районной планировкой.
В последние года Советской власти у региональной экономической географии возникли значительные области перекрытия с региональной экономикой. Это временами обостряло противостояние между физико-географическим и экономико-географическим подходами.
Некоторые физико-географы утверждали, что географичность экономической географии определяется лишь степенью тесноты связей с физической географией. Главная же позиция их оппонентов экономико-географов состояла в том, что природные условия и ресурсы — лишь один из факторов территориальной организации хозяйства страны и расселения ее населения, а «географичность» экономической географии вытекает из самого существа изучаемых ею процессов. Но на деле выходило, что для многих экономико–географов экономисты были ближе и понятней, чем географы, занимающиеся физической географией.
Эта проблема еще в большей степени усугубилась в последние два десятилетия ХХ века, когда советская экономическая география превратилась в социально-экономическую географию, объектом изучения которой выступает территориальная организация общества. В остальном же, двойственная организация географической науки не ставилась под сомнение наличием в ней давно сложившихся направлений: картографии, страноведения, общего землеведения, ландшафтоведения. Более того, эти направления трансформировались под влиянием этой двойственности.
Так, картография как наука о географических картах и методах их создания и использования зародилась в Европе еще в эпоху Великих географических открытий, а в России — в начале XVIII в. В XIX в. и особенно в XX в. под влиянием общего процесса дифференциации географии в картографии сложился целый ряд специализированных направлений. Помимо составления специальных карт природы возникла экономическая, а позже социально-экономическая картография.
Страноведение, сложившееся еще в XVIII в. ставило перед собой задачу комплексного описания разнообразных явлений природы и человеческого общества по странам и крупным регионам. Однако и оно под влиянием дифференциации географии в XX в. раскололось на два направления: физико-географическое и экономико-географическое страноведение. Одной из причин этого выступает нерешенность проблем интегрального районирования. Например, даже в 22-х томном фундаментальном труде советского периода, географическое описание выполнено по союзным республиками крупным экономическим районам, но нет объективного выделения районов внутри республик, областей и краев.
Ландшафтоведение в том виде, как оно было задумано его основоположниками, явилось примером географического синтеза. В. В. Докучаев отмечал положение прогнозируемой им науки в самом центре всех важнейших отделов современного естествознания и учения о человеке в обширнейшем смысле этого слова. Л. С. Берг понимал под географическим ландшафтом область, в которой не только элементы природы, но и население и культура человека сливаются в единое гармоничное целое. Однако в последующем такой широкий подход уступил место лишь физико-географическому пониманию. Под ландшафтом стали подразумевать природный географический комплекс, в котором все основные компоненты природы находятся в сложном взаимодействии и взаимообусловленности.
К концу XX в. стало совершенно очевидным и все более тревожным влияние хозяйственной деятельности на природные ландшафты. Необратимым стал процесс резкого ухудшения экологической ситуации. Среди других направлений ландшафтных исследований возникло антропогенное ландшафтоведение, в становлении которого сыграла свою роль воронежская школа ландшафтоведов Ф. Милькова. Это направление исследует в основном природные процессы формирования и развития антропогенных ландшафтов.
Уже в последние годы Советской власти становилось очевидно, что одной из причин недостаточного развития межнаучных исследований в системе географических наук на протяжении XX в. явилась их старательная служба советской идеологии.
В течение всего советского периода официальной идеологической основой науки выступали диалектический и исторический материализм. Многие десятилетия в географии культивировалась борьба за чистоту идей под флагом противостояния буржуазной науке, под которой часто подразумевались те или иные концепции, получившие широкое распространение в мировой географии. На противостояние физической и экономической географии работала и абсолютизация различий в законах развития общества и природы.
Деление на экономическую и физическую географию главенствовало в советский период, поскольку марксистско-ленинское обществоведение акцентировало внимание на различии законов общественных формаций, в первую очередь капитализма и социализма, а природа выступает лишь в качестве одной из предпосылок общественного развития. Такой подход лежал в основе борьбы Николая Баранского против «правого» и «левого уклонов» в географии. Теоретическая дискуссия 1950-1953 гг выявила, что в рамках географии сложились две подсистемы наук — физической и экономической географии — с собственными объектами исследования. В этих условиях те немногие ученые, которые призывали к интеграции в географии, готовили себе нелегкую научную судьбу.
Действительно, советская мечта, сплошь и рядом перераставшая в политическую утопию, требовала не только «формирования нового человека», но и новой географической среды для него.
Отсюда, например, проект «социалистической реконструкции Волги», в результате которого было сооружено 9 крупных электростанций, водохранилища которых затопили обширные прибрежные территории. Не говоря уже, о немыслимом плане поворота течения российских рек с севера на юг для выравнивания различия в экономическом развитии отдельных регионов – озеленить пустыни и осушить болота, заставить кукурузу расти на севере, а берёзы – на юге.
Отсюда же «полная неспособность вписаться в наследие чужой культуры, умение строить только «на голом месте» – совсем как у ханов Золотой Орды, не любивших старые, до них основанные города.
Виной тому был именно безмерный утопизм «советской веры», требовавший фантастических допущений, чтобы могла сбыться фантастическая мечта. Известный теоретик советской географии Б. Родоман под самый конец Советского строя успел публично назвать географию наукой антисоветской и расстаться с географическим факультетом МГУ.
Социализм и впрямь не любил географическое разнообразие и всячески с ним боролся. Если его антиисторизм хорошо передаётся известной западной шуткой о том, что СССР – единственная страна, где непредсказуемо не только будущее, но и прошлое, то его антигеографизм – это концепция равномерного размещения производительных сил, предполагавшая даже в самом умеренном своём варианте достижение одинакового уровня экономического развития всеми регионами. Между тем всеобщее равенство, в том числе и региональное, уничтожает всякие стимулы к развитию.
Но даже гонения ученых, не вписывающихся в общую концепцию географических исследований, не могло помешать появлению отдельных исследователей, чьи взгляды никак не походили к понятию «нового» человека и системы. Одним из таких ученых стал географ-антрополог Лев Гумилёв (сын поэта Николая Гумилева и поэтессы Анны Ахматовой).
Для него, как и для Солженицына, «человечество квантуется нациями», представляющими собой биологический феномен, своего рода подвиды Homo sapiens. Он упорно отстаивал свой взгляд на изучения человека и природы и даже его замечания к редакторам работ не оставляли последним ни тени сомнения в его убеждениях. Вот например, его полемика с одним из редакторов его научных работ:
«Редактор. Пусть так, природа подчинена своим законам и не в силах их изменять. Значит, по - Вашему, люди как природный феномен тоже не могут проявить самостоятельность даже в тех вопросах, которые их непосредственно касаются?
Автор. Да, именно так»
Часто объяснения, дающиеся Львом Гумилевым, не вписывались ни в концепцию ни советской истории ни советской географии.
Например, этнический характер нации – это стереотип, заданный условиями «пассионарного толчка» и меняющийся по строгим законам в зависимости от стадии развития этноса (народа); выйти из-под власти этого стереотипа человек не может даже при всём желании. Особенно обнажено эта мысль прослеживается в книге «Древняя Русь и Великая Степь»– буквально на каждой странице.
Вот пример рассуждений при таком подходе: почему испанцы смогли найти взаимно приемлемый образ жизни с индейцами, создав смешанное колониальное общество, а английские поселенцы - пуритане – нет? «Очевидно, протестантами стали люди такого склада, которые не могли с индейцами уживаться, как они не могли уживаться дома с католиками, т.е. с ирландцами». Только и всего. И даже как он признавался: «При взаимодействии двух систем задача легко решается противопоставлением «мы – наши враги», но при трёх и более получить решение трудно». Естественно, ученый с подобным взглядом не мог свободно жить и работать в Советском Союзе, это и подтвердила судьба Льва Гумилева, проведшего около 15 лет в ГУЛАГЕ.
Накануне XXI века сформировались принципиально новые предпосылки интеграции физической и социально-экономической географии. Отпало идеологическое противостояние наук, изучающих природу и общество, российской и мировой географии. Исключительно сложные проблемы экономического, социального и экологического развития для своего разрешения требуют усилий всей мировой науки.
 |
| " К сожалению, Советский Союз оставил нам в наследство огромный набор проблем - более двух миллиардов тонн промышленных отходов. Вдумайтесь: два миллиарда тонн! Ну и, конечно, старые очистные сооружения, которые никуда не годятся. И целый ряд мест, где экологическая ситуация ну просто губительна для жизни. Лишь в последние годы в нашу повседневность вошли такие понятия, как «энергоэффективность», «энергосбережение», «зелёные инвестиции», «зелёные технологии», «зелёная экономика», «зелёная энергетика». Сейчас этим стало модно заниматься. Считаю, что в этой теме необходимо найти не только собственно экологический момент, но и обязательно экономический. |
Экологизация, гуманизация и экономизация сформировали новые ведущие направления географии, как науки. В тоже время перспективы развития российской географии в значительной степени связаны с перспективами развития самой страны. Либеральная модель перехода к рыночной экономике, ориентированная лишь на процессы саморазвития рынка, чревата огромными экономическими и социальными потерями, резким свертыванием фундаментальных научных исследований, в том числе и в географии. В последней имеют шанс на выживание отдельные, сугубо прикладные направления.
Альтернативой выступает проведение целенаправленной государственной политики как на уровне страны в целом, так и её регионов. В этом случае формируется определенный общественный заказ на фундаментальные, в том числе и синтетические географические исследования, что не оставляет сомнения в их актуальности.
